Похищение лебедя - Страница 126

К оглавлению

126

Ну, вы найдете все это в книге, но мне хотелось передать, как подействовали на меня эти репродукции и сопровождавший их текст. Можно подумать, будто тот факт, что ваш партнер одержим образом жившей в далеком прошлом женщины, виденной им лишь раз или два, должен внушать тревогу, но ведь художник всегда чем-то одержим. Меня больше встревожило, что Роберт одержим женщиной, которую никогда не видел живой. Честно говоря, меня это потрясло. Невозможно ревновать к мертвой, но факт, что она когда-то жила, внушил мне чувство, опасно близкое к ревности, а в том, что она давно умерла, было что-то уродливое, словно я поймала его на чем-то вроде некрофилии.

Нет, не так. Живые часто любят мертвых, никто не осудит вдовца за любовь к памяти жены, даже за одержимость ею. Но любить кого-то, кого Роберт никогда не знал и не мог знать, женщину, умершую больше чем за сорок лет до его рождения, — вот от чего живот сводило. Мне было не по себе. Мне это было странно. Пока он снова и снова рисовал живое лицо, мне ни разу не приходило в голову, что он, может быть, безумен, но узнав, что это лицо принадлежит давно умершей женщине, я всерьез задумалась, все ли с ним в порядке.

Я несколько раз перечитала биографическую заметку, чтобы ничего не упустить. То ли о Беартрис де Клерваль мало было известно, то ли ее отступление от искусства к домашней жизни наводило скуку на искусствоведов. Она, кажется, прожила еще десятилетия, не сделав ничего заметного. Ретроспектива ее работ состоялась в 1980-х годах в незнакомом мне парижском музее, картины, возможно, были одолжены в частных коллекциях и возвращены в них, когда я еще и в колледж не поступила. Я снова взглянула на ее портрет. Ласковая улыбка, ямочка на левой щеке у уголка губ. Даже с глянцевой страницы она не отпускала мой взгляд.

Поняв, что больше не выдержу, я закрыла книгу и положила ее назад в пачку. Потом снова достала и записала заглавие, автора, выходные данные, кое-что о Клерваль, а потом аккуратно вернула ее на место и спрятала свои записки в стол. Пошла в нашу спальню, застелила постель и легла. Полежав, прошла в кухню, ее тоже прибрала и приготовила обед из того, что нашлось в шкафу. Я давно по-настоящему не готовила. Я любила Роберта, собиралась обеспечить ему самое лучшее лечение, все, что поможет ему поправиться: он говорил, что у него еще не кончилась страховка. Он вернулся довольным, мы вместе поели при свечах и занялись любовью на ковре (он, как видно, не заметил, что я прибрала диван), а потом он нарисовал меня завернутой в одеяло. Я ничего не сказала о книге с портретом.

На той неделе все шло получше, по крайней мере с виду, пока Роберт не сказал мне, что опять собирается в Гринхилл. Ему надо было встретиться с адвокатом Кейт, сказал он, и уладить какие-то финансовые вопросы, так что его не будет неделю. Я расстроилась, но решила, что, может, и к лучшему для него на время отвлечься от работы, так что просто поцеловала его на прощанье и отпустила. Он летел самолетом; вылетал, когда я была на занятиях, поэтому я не смогла подкинуть его в аэропорт. Он действительно вернулся через неделю, явился вечером, очень усталый, принес с собой незнакомый, дорожный запах — нечистый и в то же время какой-то экзотический. Он проспал два дня.

На третий день он вышел по какому-то делу, а я бесстыдно (или со стыдом) перерыла его вещи. Он еще не разобрал их, и я нашла счета на французском, что-то с упоминанием Парижа, отель, ресторан аэропорта Де Голль. В кармане куртки завалялся скомканный билет «Эр Франс» и паспорт, которого я раньше не видела. Большинство людей ужасно выглядит на паспортных фотографиях, но Роберт был великолепен. В его вещах я нашла обернутый в бумагу пакет, а в нем пачку писем, перевязанных ленточкой, очень старых писем, кажется, по-французски. Прежде я их не видела. Я задумалась, не имеют ли они отношения к его матери, старая семейная переписка, или он раздобыл их во Франции. Увидев подпись на первом листке, я пережила долгое кошмарное мгновение, а потом сложила и положила обратно.

Затем мне пришлось решать, что ему сказать. «Зачем ты ездил во Францию?» — это было почти так же важно, как «Почему ты мне не сказал?» или даже «Почему не взял меня с собой?» Но я не смогла заставить себя спросить: такие вопросы оскорбили бы мою гордость, а к тому времени моя гордость была уже очень чувствительной, как сказала бы Маззи. Поэтому мы поссорились, или я поссорилась с ним, затеяла с ним ссору из-за картины, из-за какого-то натюрморта, над которым мы оба работали, и я его выставила, но он ушел довольно охотно. Я плакалась сестре, я поклялась никогда его не принимать, если он вернется, я старалась покончить с этим и покончила. Но я забеспокоилась, когда он вовсе не связался со мной. Я долго не знала, что прямо от меня или через пару недель он пошел в Национальную галерею и попытался порезать картину. Это на него не похоже. Это совсем на него не похоже.

Глава 81
МАРЛОУ

Мэри приехала в ресторан к завтраку и встретилась со мной в полупустом ресторане. Завтрак прошел спокойнее, чем ужин накануне: первое возбуждение в ней отхлынуло, и я снова заметил эти лиловые круги, снежные тени у нее под глазами. И сами глаза в это утро казались темными, затуманенными. Я только теперь рассмотрел у нее на носу несколько веснушек — крошечных пятнышек, совсем не похожих на веснушки Кейт.

— Плохая ночь? — спросил я, рискуя нарваться на ее суровый взгляд.

— Да, — призналась она. — Я думала о том, как много рассказала вам о Роберте и как вы сидите у себя в номере и все это обдумываете.

— Откуда вы знали, что я об этом думаю?

126