Похищение лебедя - Страница 82

К оглавлению

82

— А вообще вы преподаете где то еще? — Я с опозданием сообразила, что он, может быть, уже говорил об этом, однако он как будто не заметил моего невежества.

— Да, в Гринхилл-колледже, в Северной Каролине. Славное местечко, хорошие места для этюдов. И мне надо домой. — Он улыбнулся. — Дочка по мне скучает.

Вот это меня потрясло, я думала, у художников не бывает детей, не должно быть. Это придавало ему что-то обыденное, и мне не особенно нравилось.

— Сколько ей? — из вежливости поинтересовалась я.

— Год и два месяца. Начинающий скульптор.

Его улыбка захватила все лицо, он был сейчас далеко, в мире, который считал своим домом.

— А почему они не приехали с вами? — спросила я, чтобы хоть немного отомстить ему за то, что они у него были.

— О, они там обжились — в колледже жены помогают друг другу с детьми, моя жена и работать начала понемногу. А я скоро вернусь.

У него был грустный вид. Я видела, он любит свою малышку в том таинственном царстве, а может, и заботливую жену. Я была разочарована, вечно у этих взрослых обнаруживается обычная жизнь, и решила не злоупотреблять его гостеприимством и не нарываться на новые разочарования.

— Ну, я слишком много времени отняла у вас. Большое спасибо, что посмотрели мои рисунки и… что поддержали меня. Для меня это очень ценно.

— Всегда рад, — повторил он. — Надеюсь, у вас все будет хорошо. Не стесняйтесь показывать мне новые и не забудьте записаться на летнюю практику. Ее ведет Джеймс Лэдд, а он великолепен.

«Но он — не ты», — подумалось мне.

— Спасибо.

Я протянула ему руку, мне захотелось завершить встречу ритуалом. Он встал, снова оказавшись очень высоким, и ответил на мое пожатие. Я твердо встряхнула его руку, показывая, что я серьезна, благодарна и, может быть, в будущем — его коллега. Удивительная была рука, я прежде ни разу ее не касалась. Моя в ней утонула. Костяшки были очень твердые и сухие, ответное пожатие крепким, хотя и машинальным, оно было как объятие. Я с трудом сглотнула, не решаясь уйти.

— Спасибо.

Я неловко повернулась к двери, зажав под мышкой папку.

— До скорого свидания.

Я не столько увидела, сколько почувствовала, что он уже вернулся к разборке стола. Но в последнюю секунду я увидела в нем что-то, чему не знала названия. Может быть, на него тоже подействовало мое прикосновение, или нет, скорее он просто заметил, как оно подействовало на меня. При этой мысли мои щеки вспыхнули от стыда, только на полдороги к общежитию под ветреным ясным небом, когда я прошла мимо толпы студентов, вываливших во двор на ленч, у меня остыло лицо. Тогда я вспомнила: «Делайте по сто рисунков в день».

Роберт, я помнила это десять лет. Помню и теперь.

...

Mon cher ami!

Не знаю, с чего начать, разве что сказать, как тронуло меня Ваше письмо. Если рассказ о Вашей дорогой жене принесет вам облегчение, не сомневайтесь, я всегда готова Вас выслушать. Папá однажды рассказал мне, очень коротко, что Вы лишились ее внезапно и так горевали, что были на грани болезни, когда покидали страну. Смею предположить, что Ваша жизнь за границей была одинокой и что Вы уехали из Парижа отчасти, чтобы никто не мешал оплакивать ее. Если разговор со мной облегчит Вашу боль, я постараюсь быть хорошей слушательницей, хотя сама, слава Всевышнему, мало знаю о подобных утратах. Это самое малое, что я могу сделать для Вас после того, что Вы сделали для меня своей поддержкой и верой в мои усилия. Я ловлю себя на том, что каждое утро с нетерпением жду времени, когда можно будет спуститься в мою студию на веранде, сознавая, что у моих работ теперь есть хотя бы один доброжелательный поклонник. Иными словами, хотя я с таким же нетерпением, как Вы, буду ждать решения жюри, Ваши слова значат для меня больше, чем одобрение или неодобрение из любого другого источника. Возможно, Вы сочтете это бравадой молодой художницы, и возможно, отчасти будете правы. Но в то же время я говорю это искренне.

Глава 50
МЭРИ

Это был не последний раз, когда я оказывалась наедине с Робертом Оливером до его отъезда из Барнетт-колледжа. Была еще одна встреча, но сначала я хочу рассказать о другом. Наш курс закончился, мы написали, довольно плохо, три натюрморта, одну куклу и одного натурщика — прилично одетого, не ню — мускулистого студента с химического факультета. Мне, конечно, хотелось, чтобы Роберт побольше писал и рисовал при нас, чтобы мы увидели, как это делается на самом деле. Некоторые его работы были представлены на весенней выставке факультета, и я сходила их посмотреть. Он выставил четыре новых холста, написанных — где? дома? по ночам? — за семестр, который он провел у нас. Я старалась увидеть в них уроки, которые он преподавал нам в классе: форму, композицию, выбор цветов, смешение красок. Переворачивал ли он их вверх ногами, когда над ними работал? Я пыталась высмотреть в них треугольники, вертикали, горизонтали. Но они были такими сильными, такими живыми и дышащими, что трудно было отвлечься от сюжета.

Одно из полотен Роберта оказалось автопортретом (я видела его еще раз много лет спустя, до того, как он его уничтожил), полным отстраненной напряженности, а два других были написаны в импрессионистской манере и изображали горные луга и деревья. За край холста уходили двое мужчин в современной одежде. Мне нравился контраст между манерой девятнадцатого века и современными фигурами. Я начинала понимать, что Роберт не заботится, что подумают люди о его стиле, он считал свою работу одним продолжительным экспериментом и редко пользовался одним видом или техникой больше нескольких месяцев.

82